Американский социолог и футуролог, один из авторов концепции «Информационной цивилизации» Элвин (Олвин) Тоффлер 40 лет назад выпустил книгу под названием «Future Shock». С тех пор, с легкой руки автора, понятие «шок будущего» (Future Shock) — как психологическая реакция человека или общества на стремительные и радикальные изменения в его окружении, вызванные ускорением темпов технологического и социального прогресса — прочно вошло в словарь футурологов, социологов, психологов, политологов, экономистов и т.д.
Шок будущего характеризуется внезапной, ошеломляющей утратой чувства реальности и умения ориентироваться в жизни, связанными с наступлением будущего, страхом перед стремительно меняющейся реальностью. Он вызывается усиливающимся давлением событий, потоком знаний, науки, техники, различного рода информации.
Футурошок — это феномен времени, продукт стремительного темпа перемен в обществе.
Вот какие ответы дали эксперты на опрос, посвященный футурошоку.
1. Считаете ли Вы, что технический прогресс развивается такими темпами, что человек не догоняет, не успевает адаптироваться? Соответствует ли социальное развитие даже развитых обществ техническому скачку?
Лариса Бельцер-Лисюткина — культуролог, преподаватель Свободного университета, Берлин, ФРГ:
— Спасибо, что Вы сделали опрос в связи с прогнозами Тоффлера. Он — один из самых интересных мыслителей ХХ-го века. Мне повезло познакомиться с ним и с его женой Хайди в Москве. Потом мы трижды встречались, самая продолжительная встреча — на Иссыккульском форуме. Он продолжался две недели, я переводила для Тоффлера и его жены, мы много общались и разговаривали, в том числе и на те темы, которые фигурируют в опросе.
Ответ на первый вопрос: «Нет, не соответствует. Люди отстают от технологий. Особенно в сфере этики».
Анатолий Вассерман — журналист и политконсультант, Одесса-Москва:
— Да. И это существенно улучшает условия развития самого человека: все мы успешнее движемся за лидерами (как собаки за зайцем), чем сами по себе.
Юрий Шимановский — писатель, Мертл Бич, США:
— Термин «Человечество» можно трактовать очень широко. Иногда, скажем, в удаленных уголках Земли находят неизвестные науке племена. Они — тоже «человечество». При этом они не готовы даже к появлению письменности. Я думаю, все зависит от конкретного социума. Пока я не знаю ничего такого сверх-прогрессивного, к чему я лично не готов.
Даниэль Штайсслингер — журналист и переводчик, Израиль:
— Смотря какой человек. Есть и такие, для которых и принцип работы двигателя внутреннего сгорания, изобретённого почти полтора века назад, тайна великая есть. По сей день.
Правда, предоставление исходно социа
4000
льно отсталым обществам современных технологий (особенно военных) в готовом виде — не есть хорошо. Бисмарк как-то сказал, что Чингисхан с телеграфом опаснее Чингисхана без такового.
Алексей Байков — журналист, главный редактор сайта «Актуальная история», Москва, Россия:
— Технический прогресс давно уже остановил течение свое. К середине 90-х человечество полностью выработало «задел», созданный в конце 1930-х-начале 1950-х гг, после чего уперлось лбом в стену очередного технологического барьера. Появляющиеся новые технологии слишком дороги, далеки от совершенства и не дают пока явных преимуществ в сравнении с уже известными и обкатанными. Вот пример из серии «известных и лежащих на поверхности» — основу парка дальнебомбардировочной авиации США до сих пор составляет почтенный шестимоторный дедушка B-52, разработанный в начале 50-х. Сейчас приняты планы по его модернизации, после чего эти машины должны будут прослужить еще около 60 лет и никакой замены им не ожидается.
И таких примеров — масса. Пока что ни пробить, ни обойти этот новый технологический барьер не удается. Прогресс сейчас ползет вперед со скоростью больной улитки, причем любое движение по нашу сторону барьера стоит безумных средств и вложения себя уже не оправдывают. Развитие человеческого сознания давно переросло (по крайней мере, в развитых странах) текущий уровень и ушло далеко вперед, но технология, увы, поспеет за ним еще не скоро.
Юрий Юрьев — политконструктор, Одесса, Украина:
— Всегда были люди, не успевавшие адаптироваться к требованиям прогресса. Они находили себя в смирении, отшельничестве, аскетизме, монашестве (само слово «монах» от греческого корня «моно»), и это не было «неуспешностью». Это было иным путём служения, порой — даже воинским, то есть заведомо жертвенным. В истории — имена монахов Пересвета и Осляби, азиатских воинских монастырей, европейских церковных орденов.
Прогресс вредит не более войн, а если человек жив, то уже хорошо. Таким образом прогресс не является прямой угрозой для общества.
У нынешних обществ государства забывают о почёте для
«гражданина», «защитника», «семьянина» и в этом их слабость, и государств и обществ. А некоторые государства забывают поощрять и техническое развитие. В итоге общества получают «тайные общества» и теряют социальные ориентиры, а порой и государственность, и прогресс, или ещё хуже — население.
Александр Пелин — философ и социолог, кандидат философских наук, Ужгород, Украина:
— «Человек вообще» — абстракция, которая может догонять и адаптироваться исключительно по воле автора этой абстракции. Чуть меньшими абстракциями являются термины «социальное развитие», «развитие общества», «технический скачок». Тут желательно вспомнить тезис из эссе Георга Гегеля: «Кто говорит абстрактно? Самые невежественные люди». Поэтому первый ответ: «Не забывайте про уровень невежества ответов на абстрактные вопросы».
Павел Крупкин — к.ф.-м.н., научный руководитель Центра изучения Современности, Париж, Франция:
— Прогресс не может развиваться такими темпами, чтобы люди его бы «не догоняли», иначе — что есть «носитель» прогресса? Поэтому лидерские общества человечества — они вполне соответствуют текущей скорости развития, более того, именно они данную скорость и задают.
Для понимания «разметки» данного дискурсивного поля следует помнить, что хоть для каждого конкретного общества «поток новизны» и может быть разделен на внешний, поступающий из-за границы, и внутренний, создаваемый самим обществом, то для человечества в целом ничего внешнего в части новизны нет — вся новизна создается людьми.
Кроме того, в обсуждаемом здесь понятии Тоффлера «шок будущего» новым является только используемый термин. Влияние же новизны на социумы известно давно — ведь именно поток новизны создает то силовое поле, которое стимулирует выделение в любом обществе консерваторов с одной стороны, и новаторов / прогрессистов с другой. При этом социальный консерватизм может принимать очень экстравагантные формы — см., например, сообщество амишей в США.
И, как то следует из обобщений теории неравновесных систем, каждая система структурируется так, чтобы соответствовать степени своей неравновесности (т.е. потокам материи / энергии / информации через себя). Поэтому можно считать, что степени сложности социальных систем соответствуют существующим в них потокам новизны, и лидеры, задающие тон в развитии, являются в то же время наиболее сложно устроенными обществами в рассматриваемом аспекте.
Вследствие этого, «взрыв общества» под действием новизны может наступить лишь из-за несоответствия социальной сложности и инновационного потока. И тут просматриваются два интересных варианта порождения указанного несоответствия. Во-первых, относительно простое общество позволяет втянуть себя в те потоки, к которым оно не приспособлено. Во-вторых, элита общества может допустить неадекватное упрощение своих управленческих практик. Примером первого случая является поздний СССР, так и не переваривший новые требования к управленческой системе общества созданием адекватных ситуации практик. Примером второго являются текущие социальные кризисы в России и на Украине. А вот упростятся ли в них общества по результатам данных кризисов, или все же произойдет требуемое текущим уровнем их развития усложнение их социальных рутин — это нам покажет уже очень скорое будущее.
Юрий Бликов — сценарист, кинорежиссер, Одесса, Украина:
— Нет, я не считаю, что человек не успевает адаптироваться. Адаптация очевидна. В первую очередь она проявляется в специализации, при процессе научения, с последующей специализацией деятельности. Ускорились методы внедрения информации, изменился темп речи, бытовая речь упростилась, но при этом возникло множество профессиональных сленгов, опять-таки ускоряющих передачу информации.
Кроме того, по моему глубокому убеждению, далеко не исчерпаны ресурсы человеческого мозга, в плане приема и обработки информации. Подозреваю, что до пороговых величин еще очень и очень далеко.
Соответствует ли социальное развитие техническому скачку — сказать просто невозможно. Чтобы корректно сравнивать, нужно иметь полную модель (описание) этого самого социального развития, в количественном и качественном виде, описывающую прошлое, настоящие и будущее. В этом описании, должна быть доказательно и валидно выражена, как минимум, корреляция, между социальным и техническим развитием цивилизации. Только после этого, имея эталонную шкалу, можно сравнивать с ней реальность, по заданным достаточным критериям. Проще говоря, для того, чтобы обнаружить, что вас обвесили в магазине, грамм на сто, вам необходимы эталонные, контрольные весы. Чтобы узнать, что ваши часы спешат на три минуты, вам необходим эталонный сигнал точного времени. И где тот эталон, с которым можно сравнить реальный статус социума, и где та модель, которая позволит увязать обвес в магазине, с точностью вашего будильника? Увы, ничего подобного не существует.
Давид Эйдельман — политолог и политтехнолог, Иерусалим, Израиль:
— Главные перемены сегодня не технические, а социально-психологические.
В начале книги «Креативный класс» Ричарда Флориды предлагается мысленный эксперимент. Возьмем типичного человека из 1900-х годов и забросим его в 1950-е. Затем, в стиле Остина Пауэрса, отправим кого-либо из 1950-х в сегодняшний день. Кто из них испытает больший шок от перемен? Оказавшись в 1950-х, человек начала XX века был бы ошеломлен изобилием удивительных технических чудес, прибывший из 1950-х мог бы спросить: «Почему мы еще не покорили космос?» или «А где же роботы?» и решил бы, что на земле был полувековой технический застой.
Первому путешественнику пришлось бы адаптироваться к радикальным техническим новшествам, однако второй испытал бы более глубокую, всеобъемлющую трансформацию, более качественные перемены. Постепенно технологические штуковины отошли бы на второй план. И здесь бы их обстоятельства — поменялись бы на противоположные.
Общество 1950-х во многом напомнило бы служащему начала XX века его собственное. То же разделение труда, костюм с галстуком, ценности и служебные отношения. Женщины, кроме секретарш, на рабочем месте ему встречались бы редко, а с людьми другой расы по работе он не общался бы практически никогда.
Второго путешественника, однако, смутили бы ошеломительные перемены в обществе и культуре. Ему показалось бы, что все приходят на работу и уходят, когда им заблагорассудится, одетые, как на отдых. Среди менеджеров были бы женщины (!) и даже представители других рас. Межнациональные шуточки вызвали бы недоуменную реакцию. Курить бы ему пришлось на автостоянке. Привычку выпивать за обедом двойной мартини сочли бы тревожной. Мнения и выражения, которые он всегда высказывал, не задумываясь, теперь многие нашли бы оскорбительными. Он бы постоянно страдал от чувства неловкости, не зная, как себя вести. Он увидел бы необычные пары — людей одного пола, носящих жизнерадостное прозвище «геи».
Именно второй оказался бы в такой эпохе, когда образ жизни и мировоззрение бесповоротно меняются, старый порядок рушиться, а изменчивость и неопределенность становятся нормой жизни.
2. Какие угрозы будущего Вы считаете наиболее опасными?
Лариса Бельцер-Лисюткина:
— Весь комплекс мировых противоречий и диспропорций, обозначаемых как постколониальная система. Пропасть между Севером и Югом.
Анатолий Вассерман:
— Попытки остановиться из опасения угроз будущего.
Юрий Шимановский:
— Две вещи. Первая — атомная война. Здесь я неоригинален. А второе — меня настораживают все эти биологические заигрывания с ГМО, клонированием и прочими богопротивными вещами. Речь идет о странных мутантах. А кто возьмется предсказать, что будет, если эти мутанты вырвутся в природу? Причем «мутанты» — это ведь не обязательно монстры, пожирающие людей. Достаточно появления необычного микроорганизма. Кроликов в Австралию уже завезли. Не понравилось, но кое -как обошлось. Нашествие мутантов может быть опаснее.
Даниэль Штайсслингер:
— Попадание ядерного оружия или каких-то иных средств немедленного достижения «побед и одолений» в руки безответственных режимов, которые могут использовать его для реализации бредовых утопий.
Алексей Байков:
— Именно замедление технического прогресса, благодаря которому мировой капитализм уже перешел в экстенсивную стадию развития.
В таких случаях всегда встает вопрос, который задал Роман Ойра-Ойра профессору Выбегалло — «а что будет, когда она все потребит»?
Крушение СССР и «соцлагеря» дали капиталистическому кадавру новые территории для освоения, прежде всего, — огромный Китай с миллиардом почти бесплатных рабочих рук, но ведь и этот ресурс не вечен. Итак, все освоено, все поделено, а экономика настоятельно требует роста и развития.
Новые технологии, которые могли бы позволить совершить интенсивный рывок, не видны даже в перспективе. Человечество знает только один выход из этой ситуации: экономические противоречия переходят в политические, а те, в свою очередь, по мере обострения, приводят к войне. Вот ее стоит опасаться больше всего. Эйнштейн предупреждал насчет камней и палок, которыми будет вестись четвертая мировая война.
Юрий Юрьев:
— Плохой контроль над оружием, веществами и средствами массового поражения. По самым разным причинам, от дипломов за взятки, до продвижения «Бушей-младших». Остальное не так вредоносно.
Александр Пелин:
— Вместо невнятного сочетания слов «угроза будущего» я предпочел бы пользоваться более операциональным понятием Тойнби — «вызов времени». Это предложения, от которых человечество не может уклониться: климат, нарастание стихийных бедствий, депопуляция технически развитых и неограниченный рост населения отсталых стран, глобальные сырьевые, продовольственные и финансовые кризисы.
Павел Крупкин:
— Я не вижу пока ни одной проблемы в обозримом будущем, которую можно было бы посчитать непреодолимой человеческим усилием. Так что единственной реальной проблемой пока можно считать лишь человеческие слабости и пороки, которые могут помешать требуемое подобным вызовом усилие совершить. Хоть наиболее «порочные» общественные системы и «отщелкиваются» в рамках социального отбора, но все равно всегда существует риск встретить некий вызов с совершенно неадекватным для данного вызова состоянием культуры. Напомню, что у антропологов существуют гипотезы о вызовах в прошлом, которые хоть и были преодолены нашими далекими предками, но при этом их численность падала практически до нуля. Это так называемые «бутылочные горлышки», из-за которых наблюдаемая однородность генома наличествующей человеческой популяции так высока. А вот нашим «братьям» — неандертальцам — какой-то из подобных вызовов, увы, преодолеть не удалось.
Юрий Бликов:
— Угрозы естественных и техногенных катастроф. Не так давно, мы могли наблюдать, как парализовало транспортную сеть Европы, из-за пылевых выбросов, в результате извержения вулкана. Думаю, не нужно напоминать, что такое Чернобыль. Катастрофы такого масштаба — это то, с чем человечество пока не научилось справляться.
Давид Эйдельман:
— В иудаизме уже пару тысячелетий господствует утверждение, что с определенного момента пророчества отдано дуракам и младенцам, ибо умом будущее не постичь. И еще — на грядущее легче влиять, чем его предвидеть.
Будущее непредсказуемо. Ибо если прошлое — это то, что уже заполнено песчинками времени, утрамбовано его ходом, прошлое осело и затвердело, то будущее — это то, что еще не создано. Видеть не созданное нельзя, гадать легкомысленно, посему и является уделом глупцов. А вот создавать его — это кайф.
А авторам негативных прогнозов, которые просто экстраполируют на будущее сегодняшние тенденции, стоит вспомнить прогнозы прошлого. Например, о том, что Лондон к 20-му году будет завален лошадиным навозом до 10 этажа.
3. Насколько человек рационален и реалистичен в своих опасениях и оценках грядущих рисков?
Лариса Бельцер-Лисюткина:
— В целом глобальные процессы иррациональны. О том, насколько адекватны сегодняшние оценки угроз и грядущих рисков, ничего сказать нельзя, потому что в этих оценках нет никакого единства. Разные группы экспертов дают разные оценки.
Анатолий Вассерман:
— Обычно человек их инстинктивно недооценивает. Что и позволяет двигаться вперёд.
Юрий Шимановский:
— Наверное, реалистичен. Порой можно увидеть даже перестраховку. Вспомним проблему — 2000. Очень ее боялись, и ничего абсолютно не произошло. Но, я считаю, что «лучше перебдеть, чем недобдеть».
Даниэль Штайсслингер:
— Опять же, смотря какой человек. Для среднего обывателя и лепет Ванги может показаться откровением. Хочется надеяться, что те, кто выступают консультантами руководителей великих держав, всё же придерживаются рационального и реалистичного подхода.
Алексей Байков:
— Абсолютно иррационален. В науку сперва верили как в господа бога в ипостаси «сидит добрый дед на облаке и спускает подарки хорошим мальчикам», затем, после того как над миром взошло новое рукотворное солнце по имени «атомная бомба», плодов науки стали бояться как огня. Все изобретения отныне проверяются «на вшивость» обывательским сознанием, заранее подготовленным фантастикой в жанре трэш-хоррор, фильмами и компьютерными играми.
Кампания против ГМО — рациональна? А ведь те, кто ее ведут, ходили в ту же школу, что и мы, учили тот же курс биологии и по идее должны знать, что перестройка генотипа под влиянием усвоенного через пищеварительную систему клеточного материала н
5922
евозможна. Но ведь для кого-то производители пищевой продукции лепят наклейки «не содержит ГМО»?
До ГМО, помнится, были страсти по поводу того что озоновый слой исчезнет из-за фреоновых холодильников и фреоновых аэрозолей, после чего Солнце сожжет все живое на Земле и мы все умрем. Когда ученым дали, наконец , возможность опровергнуть эту нелепицу — было поздно — многие производства уже были закрыты, соответствующие конвенции приняты а технологии — запрещены.
Высыхание Аральского моря. Сколько было шума, сколько воплей, сколько душещипательных репортажей, фотографий и фильмов было сделано на тему «экологически бездушного человека». Потом Арал еще усох и обнажились постройки и захоронения XV-го, кажется, века, после чего даже обывателю стало ясно, что антропогенный фактор в списке причин высыхания находится даже не на десятом месте.
Страх перед радиацией, тормозящий развитие самой дешевой и самой экологически безопасной (как бы парадоксально это не звучало) атомной энергетики. Например, считающаяся классической «линейная беспороговая модель» зависимости онкологических заболеваний от дозы облучения в милизивертах в настоящее время подвергается серьезной научной критике.
Международная организация «Чернобыльский форум» исследовала все случаи заболеваний, связанных с аварией, и получила следующую статистику — Из 134 случаев острой лучевой болезни среди т.н. «ликвидаторов» летальным исходом завершилось лишь 47. Проблема «детей Чернобыля» также оказалась преувеличенной — украинские органы здравоохранения заявили о 4000 случаев заболевания раком щитовидной железы, но почти, ни у кого он при этом не перешел в клиническую стадию, а смерть наступила всего лишь в 9 случаях.
Слухи про трехголовых чернобыльских ежиков также не подтвердились — исследования биологов показали, что в районе реактора водится вполне нормальное зверье.
Все вышеперечисленное — это лишь малая часть фобий и стереотипов относительно науки и современных технологий. Проблема заключается в том, что качество и уровень научно-просветительской деятельности в СМИ за последние 20 лет резко знизились,
Юрий Юрьев:
— По природе человек двойственен, он стремится выжить и размножиться, но он способен на самопожертвование ради убеждений. Если бы некая особь была права каждый день на 51%, то к концу финансового года её баланс бы увеличился вполне предсказуемо.
Александр Пелин:
— Снова абстракция «человек». Поэтому в силу отмеченного выше уровня невежества, могу ответить однозначно: «Человек — эмоционален и иррационален, к вызовам времени, когда ему про них напоминают, относиться эмоционально, с испугом. Поэтому старается поддерживать свое эмоциональное равновесие при помощи неведения». Количество людей, способных рационально воспринимать все риски будущего крайне невелико.
Павел Крупкин:
— Есть факт, что до сих пор человечеству удавалось собирать силы для адекватного ответа на поступавшие вызовы. Будем надеяться, что необходимый сплав качеств всегда пребудет с нами и в последующем.
Юрий Бликов:
— Человек крайне мало и рационален, и реалистичен в своих опасениях и оценках. Позволю напомнить, что при появлении первых паровозов, сразу возникли разговоры об ограничении их скорости. Некие ученые умы, в то время, совершенно серьезно утверждали, что скорость 60-70 км/ч смертельна для человеческого организма. Из более близких нам мифических страшилок, напомню: «глобальное потепление», «фреоны (флюорокарбоны), разрушающие озоновый слой», эпидемии «птичьего» и «свиного» гриппов. Из этого очевидно следует: человечеству свойственно поддаваться коллективным, массовым фобиям. Учитывая, что большинство даже понятия не имеет о пугающем предмете, можно достоверно утверждать: эти фобии — иррациональны.
Что же касается оценок грядущей опасности и рисков, то, как опять же наглядно демонстрирует исторический опыт — никаких мало-мальски приемлемо точных прогнозов, хоть на какой-то более-менее продолжительный период, даже лучшие умы дать не могут.
Вдумайтесь сами, еще 30 лет назад, кассетный магнитофон считался чудом техники, 20 лет назад — видеомагнитофон считался предметом роскоши, а сегодня — видеокассеты просто не выпускаются. Насколько серьезно смотрится сегодня прогноз, что развитие телевидения, постоянное поле от многочисленных кинескопов телевизоров и компьютеров, приведет к генетическим мутациям? Сегодня просто нет такого количества кинескопов. Кинескопы покинули нас менее чем за 10 лет. Как тут прогнозировать?
Давид Эйдельман:
— Человек боится самолетов, больше автомашин. А аварий на дорогах многократно и многократно больше, чем в воздухе.
Человек боится войны, но гораздо больше людей погибают в мирное время.
Человек боится не конвенционального оружия, но от конвенционального погибли в миллионы раз больше.
Человек боится автомата Калашникова больше, чем кухонной утвари. Но от кухонного ножа каждый год погибает больше людей, чем от всех видов огнестрельного оружия.
Человек считает, что в наибольшей безопасности он находится дома, а не на улице, и не на производстве. Мой дом — моя крепость. Но статистика… любой милиционер, любой врач скорой помощи, любой социолог вам скажет, что львиная доля несчастных случаев, убийств, не говоря уже о просто неожиданных смертях — все это дома.
Люди боятся СПИДа больше чем раковых заболеваний. Но гораздо больше шансов выжить со СПИДом, чем с раком.
Вот так же и с угрозами будущего…
4. Как вы относитесь к утверждению, что человек в его нынешней форме обречен, как биологический вид на вырождение и будет заменен (или сам себя заменит) другим носителем разума?
Лариса Бельцер-Лисюткина:
— Ничего сказать не могу и не думаю, что у кого-то есть достаточные данные для того, чтобы высказывать на эту тему компетентные суждения. Особенно в части «будет заменен (или сам себя заменит) другим носителем разума».
Анатолий Вассерман:
— Это теоретически неизбежно: биологические возможности человека индивидуальны и потому ограничены, а достижения интеллекта накапливаются с опорой друг на друга и потому рано или поздно превзойдут всё биологически достижимое. Надеюсь, к этому моменту не будет социальных ограничений, мешающих одновременному переносу всех людских разумов на новый носитель.
Юрий Шимановский:
— Думаю, что это неверно. Человек уже давно поставил себя выше биологической эволюции и поддерживает свой вид самостоятельно, вне зависимости от биологических законов. То есть, механизм «изменчивость плюс наследственность» не может изменить человеческий вид, поскольку человек уже не борется с природой за выживание. Наоборот, это природа вынуждена приспосабливаться к человеку.
Даниэль Штайсслингер:
— Полагаю, об этом рано говорить. Для голливудского фильма такой сюжет хорош, а реальной и ощутимой угрозы нашему существованию не вижу. Допустим, будет создан искусственный интеллект, превосходящий человеческий. Но зачем ему избавляться от нас: мы же не конкурируем с ним за один и тот же ресурс, хлеба с маслом (и/или чёрной икрой) и прочих человеческих штучек ему не требуется? А раз нет причины, то и телодвижения излишни.
Алексей Байков:
— Меньше надо фантастику читать. Или, если уж читаете — перед этим попытаться заглянуть в словарь и попытаться понять значение слова «аллегория». Кем заменять-то будем, простите? Я что-то пока ничего не слышал про компьютер, сумевший пройти тест Тьюринга.
Юрий Юрьев:
— Подобно влиянию ношения щитов и мечей на бицепсы и уважение к атлетизму, прогресс влияет на способности мозга и уважение к мышлению. А будут ли наши потомки создавать за 6 суток вселенные в качестве дипломных работ (в качестве богов),… и будут ли извлекать созидателей, свершителей, героев и праведников из прошлого для служения в нем экспертами (в качестве рая) — практика покажет.
Александр Пелин:
— «Человека» в его нынешней биологической форме ждет такое же будущее, какое ждет все другие биологические формы: ароморфоз или идиоадаптация, но не «замена» другой биологической формой.
Павел Крупкин:
— Данное утверждение у меня проходит по классу страшилок, помеченному слоганом: «Для чего щука в озере?»
Юрий Бликов:
— К таким утверждениям я отношусь, как к полнейшей чуши. За всю обозримую историю человечества, гомо сапиенс — ни анатомически, ни физиологически — не изменился. Менялись цивилизации, менялись внешние условия жизни, эволюционировала окружающая флора и фауна, а человек не менялся. Так какие основания утверждать, что этот биологический вид изменится? Для любых прогнозов, нужны мало-мальски корректные посылы. В этом вопросе я таких не знаю
Давид Эйдельман:
— Скорее всего, формы носителей интеллекта кардинально должны будут измениться. Как? Не знаю. Грядущее — непредсказуемо. Но сегодняшний человек — это уже не природное существо. У меня вырезаны гланды, аппендикс, а сосуды с правой ноги пересажены в сердце. В моем случае, природу подправили. Есть несколько мест, где я зашит, а в нескольких местах кости были искусственно выпрямлены после переломов. Доставшееся от природы, оно бы перестало работать несколько лет назад.
Вполне возможно, что та модель тела «человека разумного», как носителя интеллекта, она приходит к грани, когда ей нужно будет измениться. Вполне возможно, что модель, по которой развивалась Земля как минимум на протяжении четырех миллиардов лет, она приходит к исчерпанию.
Человечество как таковое — человек как биологический вид вырождается. Вырождается в силу положительных причин — развития гуманизма, например. Мы свели к минимуму (почти уничтожили) природные регуляторы. Мы практически уничтожили естественный отбор. В Средние века в Европе из десяти родившихся детей только двое-трое давали потомство в следующем поколении. Половина рожениц погибала. Средняя продолжительность жизни не превышала 20 с чем-то лет. Еще в начале XIX века оспа могла вырубить такую кучу населения, что никакой войне не снилось. Во Франции средняя продолжительность жизни дошла до 23 лет перед Великой Революцией. И это была достаточно высокая продолжительность жизни. Сейчас у нас фактически… детская смертность даже в дикой африканской стране достигает 5 процентов, это считается катастрофой, и т.д.
Но все это все бесплатно не дается. Это все оборачивается тем, что накапливается генетический груз. Люди с генетически унаследованными болезнями выживают, дают потомство.
5. Может ли человечество, испугавшись собственных перспектив, остановить прогресс?
Лариса Бельцер-Лисюткина:
— Это исключено, по моему мнению. Человечество не существует в виде единого субъекта. Поэтому принимать решения от лица человечества невозможно.
Анатолий Вассерман:
— Нет. Конкуренция вынудит кого-нибудь нарушить любые ограничения, установленные другими.
Юрий Шимановский:
— Нет, конечно. Опять же скажу, «человечество» — широкое понятие. И для дикарей с Амазонки директивы ООН — пустой звук. Ну и обратное тоже верно. Вряд ли призывы их шамана повлияют на научные разработки в МГУ. «Человечеств» много и все живут так, как считают нужным.
Даниэль Штайсслингер:
— Может. Если реакционному мракобесному Югу удастся одолеть — хитростью и подлостью — технологически развитый Север, который, надеясь на своё военно-техническое превосходство, расслабился и не видит угроз, написанных на стене метровыми буквами. Тогда будет не просто остановка — человечество окажется отброшенным на пару веков назад. Привет, стимпанк с восточным акцентом…
Алексей Байков:
— Оно его и так уже остановило, ибо сегодня прогрессом управляют не массовые фобии, а воля политических и финансовых элит, выраженная в перенаправлении денежных потоков. Конкретно на тормоз нажали в 1992 году, когда военно-промышленное соревнование между двумя сверхдержавами завершилось. Сразу же, хоть и по разным причинам, по обе стороны от бывшего «железного занавеса» на новые разработки стали выделять меньше средств.
Прогресс плох для элит тем, что он угрожает непредсказуемой перестройкой социальных отношений. Развитие производительных сил и даже просто сменах технологий дестабилизирует элиты, выдвигая наверх совсем других людей.
Микропример из серии «в стакане воды» — в конце 90-х начался бум цифровой фотографии. Что это означало? Ну, для начала с рынка отсеялись производители т.н. «камер моментальной съемки». «Поляроид», например, с 2008 года проходит процедуру банкротства, а из его продукции ныне известны только солнечные очки. «Кодак» потерял почти полностью любительский фоторынок. Что за всем этим стоит?
Увольнения, увольнения, и еще раз увольнения, собственность которая еще вчера выглядела ликвидной и приносила доход, сегодня продается за гроши. Человек, стоявший на 8 месте в списке Форбс упал на 138-е. Но и это еще не все. За аналоговую фотографию цеплялась масса смежных производств, прежде всего — химических. Там кто-то тоже потерял и деньги и рабочие места.
А ведь это всего ОДНО изобретение, причем древнее как мир — технический принцип на котором цифровая фотография основана, был известен аж с 1908 года.
Вышеприведенный пример с точки зрения элит относится к разряду «несущественных мелочей», именно поэтому мы и можем наблюдать процесс во всей красе. А теперь представим себе что случится, если технология затронет интересы «посерьезнее». Например главы правительств во время кризиса много говорили об «альтернативе нефти».
Потом, правда, замолкли. А теперь просто представьте себе что случится если будет найден способ делать дешевое топливо для двигателей внутреннего сгорания из обычной воды.
Какие интересы в этом случае будут затронуты и какие капиталы окажутся под угрозой…
Робототехника. Как 20 лет назад, так и сейчас по выставкам гуляют разные забавные игрушки из белой пластмассы. Но нет сведений о массовом внедрении роботов рабочих, роботов-официантов или роботов-дворников. Вместо этого к конвейерам и метлам ставят нанятых за копейки жителей стран третьего мира, хотя по идее ТО и программирование машины в любом случае должно обходиться дешевле содержания живого человека.
Почему так? А потому что после повсеместного внедрения автоматов встанет вопрос о том, чем занять огромную человеческую массу, освобожденную от примитивного ручного труда. Такое общество было описано у Воннегута в самом первом из его романов — «Утопия 14».
Опять же социальные процессы в этом случае станут непредсказуемыми. С точки зрения элит — проще нанять китайца.
Так что прогресс опасен, прежде всего, для капиталистических элит и именно они более всего заинтересованы в его торможении.
Юрий Юрьев:
— Не может. Прогресс создаёт оружие. Прогресс возможно остановить только оружием. Человечество не может остановить само себя.
По поводу перспектив — они всё равно будут космической экспансией, поскольку человек не любит «безысходности» даже из собственного дома. А человечество будет мечтать о других мирах.
Александр Пелин:
— Прогресс — такой же распространенный «мем», как и понятие «цель». «Остановить прогресс» — такое же бессмысленное сочетание слов, как и «остановить людей в достижении целей».
Павел Крупкин:
— С одной стороны, до сих пор основным драйвером прогресса была война / подготовка к войне, так что при снижении установок на войну в головах элиты стран лидерского развития следует ожидать некоторое снижение интенсивности генерации новизны в мире. С другой, в развитом мире получили также широкое распространение психологические установки на конкуренцию (которые по своей сути недалеко ушли от военных установок, ибо конкуренция — это в своем роде «мирная война»), и это тоже является немаловажным фактором активности и действенности инновационных систем соответствующих стран.
Но даже если удастся избавиться и от всех этих социально обусловленных драйверов стимулирования прогресса, все равно останется драйвер, проистекающий из самой природы такого явления, как жизнь. Один из законов жизни может быть сформулирован следующим образом: «Жизни свойственно вопрошать свои пределы», и именно данный закон ответственен за постоянное опробование живыми существами новых ниш обитания, что является одним из механизмов биологической эволюции. Кстати, именно данный закон во многом обеспечивал развитие традиционных обществ даже в тех случаях, когда отношение сообществ людей к своим новаторам было ниже всякой критики.
Так и получается, что прогресс неостановим, как бы того не хотелось наиболее дремучим консерваторам. Чтобы полностью остановить прогресс человечество должно покинуть мир живых, и стать, например, автоматами. Или — умереть.
Кстати, здесь следует отметить, что в этом месте проявляется одна очень интересная черта городской культуры — люди перестали адекватно понимать такое качество, как жизнь. Из стандартной классификации «активных тел» в сознании современного городского человека напрочь исключен класс живых существ — там имеется лишь подразделение на «разумных существ» и «автоматов». А живые существа — они отнюдь не автоматы — хоть могут и не иметь разума. Так имманентная склонность разума к рутинизации всего приводит к исключению из сознания городского человека очень важного пласта понимания устроения мира…
Юрий Бликов:
— Это исключено. Человек для этого слишком алчен, слишком любопытен, слишком самонадеян и, слава Богу, ленив. Посему, пока эти качества царят в мире — да здравствует прогресс!
Давид Эйдельман:
— Прогресс — это не самоцель. Это средство справится с вызовами. Это средство сохранения в фазах неустойчивости. Так было на всех этапах истории.